С НОВЫМ ГОДОМ!

С Новым годом и та, что нежней
(Светлым, странным, суровым,
Ветхим, вечным - и все-таки новым)
Всех на свете под белым покровом
(Ельным, стельным, изрядно похмельным,
Едким в шутках и метким в словах)-
Ты возникла мазком акварельным,
Ты пропитана духом постельным,
А его так легко целовать.
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ОБЛЕДЬ

Прошел зимний промозглый дождь, обледенели ветки деревьев, приняли самые причудливые очертания. Одни топорщатся толстыми льдышками, другие не выдержали холодной тяжести. Давно ли ветви плакучей березы легко плясали на ветру? Теперь они превратились в пузатые сосульки и положили вершину на дорогу. Стоит белая радуга, искрится на солнце, упираясь обоими концами в белый панцирь земли. Осторожно едет водитель, чтоб не соскользнуть ненароком на обочину. Колеса его шикарной машины трут вершину дерева о лед. Не менее осторожен пешеход, который придерживается за обледеневшие ветки руками. Иного пути нет ни здесь, ни где-нибудь в скользкой окрестности, на километры вокруг. Неодолимая сила как будто согнула в бараний рог деревни, города - творения рук человеческих, деревья и человека - творение рук Божьих. Господи, не перегни палку.
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ПАРИЖСКОЕ ПЕРО - МЫСЛЬ РУССКАЯ

Профессор Богословского института в Париже С.Н.Булгаков после выхода в свет важнейшей его работы «О богочеловечестве» все чаще обращается к осмыслению пройденного пути. Перед много повидавшими, усталыми старческими глазами в уютном рабочем кабинете возникают картины прошлого: небольшой уездный городок Ливны, где он родился, семинария, в которой он учился с четырнадцати лет. Притупившиеся чувства вновь ожили, по-хорошему волнуя сердце. Ливны! Дорого дал бы он за возможность краешком глаза посмотреть на родные места. Многое - незримое даже для самых близких друзей - связано в нем с далеким провинциальным городком. Он хорошо помнил жителей - спокойных, трудолюбивых, мудрых в решении повседневных забот. Такие разве могли взбаламутить Русь? Противопоставляя свое понимание Бога и человека разрушительному нигилизму, он еще в 1917 году дал одной из своих работ многозначительное название - «Свет невечерний». И это в ту пору, когда вокруг автора все более сгущалась тьма. А в новом, совсем уж тревожному году вышел сборник «Тихие думы». Ни одно лихолетье не породило столь не соответствующий своему духу философский труд! Малая родина, ее неспешные будни подвигли преданного своему делу ученого на противостояние с властью. Противостояние чисто научное, мировоззренческое. Принял сан священника. Не испугался. Не юлил змеем. Результат - высылка за границу, далеко от города его детства. Смена вех состоялась во всех отношениях зримо и бесповоротно, но остались указатели возвратного пути. На них он работал целую жизнь. Была одно время пора, когда материализм вошел в моду. Он искушение преодолел, потому что смотрел вглубь. В сборнике «Вехи» это запечатлено еще до всеобщей сумятицы. За границей - «Смена вех», в которой он тоже не считал нужным кривить душой. Стихия не бывает бесконечной. Возрождается разрушенное.

Нынче не зря он стал итожить пройденное. Надо подготовить речь, посвященную гибели Пушкина. Если в прошлое не окунуться, ничего не получится. Речь предстоит произнести на торжественном заседании в Богословском институте. Назвал ее просто, но выразительно: «Жребий Пушкина». По-иному просто нельзя. Будут присутствовать люди, чрезвычайно чуткие ко всякой фальши. Поэтому озаглавить лучше по существу, в соответствии с печальной датой - столетием со дня смерти. «Жребий» - пушкинское слово - в его произведениях не раз встречается в значении «судьба, участь». Итак, название есть. Главная мысль: Пушкин - «самооткровение русского народа и русского гения». Полились энергичные, образные строки, посвященные поэту. Но только ли ему? «...Определяющим началом в мышлении Пушкина в пору его зрелости было духовное возвращение на родину, конкретный историзм в мышлении, почвенность. В этом же контексте он понимал и значение православия в исторических судьбах русского народа. Последнее, естественно, пришло вместе с преодолением безбожия и связанной с этим переоценкой ценностей. Действительно, мог ли Пушкин с его проникающим в глубину вещей взором остаться при скудной и слепой доктрине безбожия и не постигнуть всего величия и силы христианства? Только бесстыдство и тупоумие способны утверждать безбожие Пушкина перед лицом неопровержимых свидетельств его жизни, как и его поэзии. Переворот, или естественный переход Пушкина от неверия (в котором, впрочем, и раньше было больше легкомыслия и снобизма, нежели серьезного умонастроения), совершается в середине 20-х годов, когда в Пушкине мы наблюдаем определенно начавшуюся религиозную жизнь».

«Духовное возвращение на родину» присуще и самому старому философу. Перо в руках - парижское, а мысль по-русски глубокая, как старинный колодец посредине села. Любой может утолить жажду. И докопаться до сокровенного смысла строк. Собственную жизнь он сопоставил с жизнью национального гения. У обоих «естественный переход» к вере произошел после двадцати пяти. До того еще была брошюра «О рынках при капиталистическом производстве», была «Гаврилиада». Разрыв с легкодумными увлечениями молодости был неизбежен. К нему привела не только логика развития дарования, но и почвенность, подкрепленная знанием провинциальной России. Уездный городок снабдил своего сына чуткостью души, глубиной мысли.

Речь старого философа в Париже раскрыла некоторые тайны его собственной биографии. «Простая детская вера в Бога и Его милосердие, столь свойственная светлой детскости его духа, озаряет его своим миром», - сказал с кафедры в Богословском институте Сергей Булгаков, имея в виду последние часы жизни великого поэта. Глубокая вера озаряла и старость мыслителя, сохранившего родину в своем сердце.
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ВМЕСТЕ КЛАССНО СОЧИНЯТЬ

Опыт коллективного стихотворного творчества
Коллективное сочинение в стихах - классный жанр. Классный - не только предназначенный для использования в классе, но и наиболее эффективный. Вместе ребята быстрее исправляют стилистические погрешности, находят орфографические ошибки. Коллективное творчество вдохновляет даже слабых учеников, активность которых на уроке обычно оставляет желать лучшего. А в данном случае они тоже стараются вставить в стихотворение свою строку.

Технология работы такая: один ученик записывает на доске одобренные его товарищами и мною строки. Запись мелом позволяет вносить улучшения в текст. Окончательный вариант учащиеся списывают с доски в тетрадь. Мои наблюдения над процессом работы подтверждают: одна голова - хороша, две - еще лучше. А если много голов? Намного лучше!

В прошлом году наша школа отмечала девяностолетие со дня основания. Я предложил шестиклассникам и семиклассникам написать коллективное сочинение на тему «Наша школа». В обоих классах опыт коллективного творчества был первым. Вот стихотворение, написанное шестиклассниками:

В нашей школе юбилей:

Ей девяносто лет.

Мы поздравляем учителей,

Лучше которых нет.

Приглашаем их на концерт,

Будем петь, танцевать,

Веселиться, улыбаться,

Учеников всех развлекать.

Добрые слова в адрес своей школы отыскали и семиклассники. Наверное, именно стремление учащихся сказать эти слова помогло найти нужные для торжественной даты эпитеты.

Любимая наша школа,

Школа - это наш дом.

Нам нравится в ней учиться

В краю благодатном, лесном.

Сегодня в нарядной школе

Отмечаем мы юбилей,

От души поздравляем

Одноклассников, учителей.

Мы нарядили школу,

Разукрасили в яркий цвет -

Общий праздник будет в школе.

Лучше школы нашей нет.

Стихотворение семиклассников больше по объему, но чувства в нем выражены схожие: благодарность школе и учителям. Есть еще одно обстоятельство, роднящее оба стихотворения, - отсутствие в них единого стихотворного размера. Чувства учащихся оказались сильнее законов стихосложения.

В обычном школьном сочинении ученикам было бы труднее выразить охвативший их энтузиазм. Стихотворная строка более гибкая. Показательны строки, сочиненные учащимися к новогоднему празднику. В них уже ощутим определенный опыт коллективного творчества. И у шестиклассников, и у семиклассников стихи получились более гармоничными, чем на тему школьного юбилея. Вот коллективное сочинение учеников шестого класса:

Новый год! Новый год!

Счастье новое несет.

Новый год! Новый год!

Дружно водим хоровод.

Хоровод, хоровод

Пляшет с нами и поет.

Блестят на елке огоньки,

Висят красивые игрушки,

И разноцветны, и легки

Шары большие и хлопушки.

Мы любим праздник -

Новый год!

Пусть каждый радость

в нем найдет!

Стихотворный размер тоже неустойчив, но зато это произведение коллективного творчества оказалось более образным. Аналогичная подвижка наблюдалась и у семиклассников.

Наступает Новый год.

Мы нарядим нашу елку,

Разукрасим в яркий цвет,

Но от елки мало толку,

Коль Мороза Деда нет.

Появляется Мороз,

Что подарки нам принес.

Возле елки чистота,

А под елкой - красота.

Ведь на ней висят игрушки,

Новогодние хлопушки,

Разноцветный серпантин,

Что сияет не один,

Рядом с дождиком блестит,

Развлекает, веселит.

Здесь помимо образности более четко проявлен хорей - двусложный размер с ударением на первом слоге. Естественно внимание ребят к Деду Морозу и елке. Таковы главные приметы праздника. При коллективном творчестве общие приметы оказываются, как правило, в центре внимания. Но бывают и исключения. Шестиклассники коллективно сочинили стихотворение о котенке.

Мой котенок и пушист, и красив,

Но немножко он бывает ленив.

Мой котенок любит пить молоко,

А за ним ему ходить далеко.

Молока котенку я принесу,

Он попьет и исчезнет в лесу.

Он веселый и шустрый такой,

Поиграет и вернется домой.

В этом стихотворении заметны индивидуальные черты авторов. Не случайно первая же строка начинается со слова «мой». Во многих семьях есть котята, причем такие, с которыми любят играть. Отсюда и начало стихотворения. А есть и общие приметы, например: «котенок любит пить молоко». Стихотворение короткое, ребята охотно рассказывали его наизусть. Понравилось шестиклассникам и стихотворение «Мамин день», тоже сочиненное коллективно.

Мамин день - прекрасный день!

Нам цветы дарить не лень.

Рано утром на рассвете

Мы подарим им букеты.

Улыбнутся мамы нам

Радостной улыбкой

В этот день весенний,

Солнечный и зыбкий.

Подобным настроением пронизаны и сочиненные вместе строки семиклассников:

Наступает женский праздник,

Поздравляем наших мам.

Мы подарим вам подарки,

Пожелаем счастья вам.

Основной итог коллективного творчества на уроке - чувство локтя, взаимовыручка, убежденность в том, что все вместе мы сильней, чем один. Воспитательная, образовательная и познавательная цели оказываются на таком уроке «в связке», а это большое преимущество. Коллективное творчество позволяет глубже осмыслить значение наших праздников и радости будничной жизни.

Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ЗАКОЛДОВАННОЕ СЛОВО

Поздней осенью 1847 года И.С.Тургенев писал из Парижа В.Г.Белинскому: «Современник» идет хорошо. Одно: опечатки! Ни в одном трактирном тюфяке, ни в одной женской кровати нет столько блох и клопов, как опечаток в «Современнике». В моих «Отрывках» я их насчитал 22 важных, иногда обидно искажающих смысл. «Сторожился» вместо «сторонился», «ложась» вместо «ложились»... Фразы целиком пропущены и т.д. Сие есть неприятно. Нельзя ли хоть на будущий год взять корректора? Ась? Скажите это г.г. издателям».
Белинский не замедлил передать Н.А.Некрасову претензии автора по поводу опубликованных в десятом номере журнала рассказов «Бурмистр» и «Контора». Однако критик был в ту пору уже тяжело болен и не мог предпринять более энергичных мер для улучшения качества близкого ему издания. «Блохи и клопы» в «Современнике» продолжали плодиться. В начале 1849 года Некрасов опубликовал очередной рассказ из «Записок охотника» под интригующим названием - «Гамлет Щигровского уезда», в котором автор одним из первых в русской литературе сопоставил характер орловца с шекспировским образом. В гостях у Николая Васильевича Киреевского, в его родовом поместье Шаблыкино, Тургенев насмотрелся не только звериных чучел, оленьих, лосиных рогов, кабаньих копыт, но и переночевал в гостинице Киреевского, похожей на своеобразную охотничью кунсткамеру. Здесь он познакомился с человеком, ставшим впоследствии «Гамлетом» - героем рассказа. Уездный Гамлет умен, образован, но оказывается лишним среди буйной помещичьей жизни, заполненной охотой и кутежами, а также расширением доставшихся по наследству угодий. Лишним Гамлет чувствует себя и среди мелких уездных чиновников, занятых постоянно тем, чтобы «убыток навести на прибыток». Все, что характеризует Гамлета, стилистически беспримесно, и это позволяет автору возвеличить героя из глубинки, вывести его на европейский простор. Иначе обстоит дело с другими действующими лицами. Лупихин, к примеру, говорит о штатском генерале в отставке: «У него дочь из свекловичного сахару, и завод в золотухе...» Тут читателю несложно догадаться, о чем речь. Лупихин привык много болтать, иногда кажется: он жужжит, как пчела в родимом улье. Торопясь высказаться, перепутал слова. Дальше следует уже непосредственно авторский текст: «Сановник... с негодованием, доходившим до голода, посмотрел на бороду князя Козельского и подал разоренному штатскому генералу с заводом и дочерью указательный палец левой руки».

Во всем творчестве Тургенева нет более загадочной фразы, чем эта; главным образом из-за слова «голод», вошедшего в причастный оборот. Как и в случае с «Бурмистром» и «Конторой», при публикации «Гамлета Щигровского уезда» в журнале «Современник» были допущены опечатки. Впоследствии автор их поправил. Готовя рассказ для переиздания в 1880 году, Тургенев внес более ста исправлений. «Негодование, доходившее до голода» в «Гамлете Щигровского уезда» осталось неизмененным. Необычный синтаксический оборот, приобретши таким образом каноническую форму, стал камнем преткновения для исследователей. Текстолог С.А.Рейсер пытался разъяснить тайну следующим образом: «Ошибки такого рода возникают из какой-то описки автора, когда рука не успевает зафиксировать мысль полностью: скорее всего перед нами фрагмент фразы с какими-то пропущенными словами».

Если бы дело обстояло так, то загадка давно была бы раскрыта. И в академическом издании сочинений Тургенева мы не встретили бы таинственной строки. Но она по-прежнему кочует из книги в книгу. В любом издании «Записок охотника» без труда можно отыскать «негодование, доходившее до голода». Слово «голод» в строке будто заколдовано. И в этом есть великий смысл. Во-первых, оно совершенно четко написано автором в черновой рукописи рассказа, хорошо сохранившейся до нашего времени; во-вторых, Тургенев много раз перечитывал рассказ, готовя прижизненные издания, и оставил в нем таинственный оборот без изменения. Важный аргумент в пользу неприкосновенности текста - косноязычие Лупихина. Оно предшествует загадочной строке, естественным образом продолжает характеристику гостей орловского богача, в основном таких же богачей, все еще чувствующих себя голодными, то есть постоянно занятых приобретением новых имений. До Гамлета ли им с его самобичеванием?
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ЛЮБИТИКАНЫ

Профессионалы в политике ориентируются на искусство возможного - любители предпочитают искусство невозможного. Среди профессионалов встречаются политиканы. Аналогичную категорию у любителей вполне можно назвать любитиканами. Их действия зачастую оборачиваются против них самих. Петр Первый был профессионалом… Он приказал в свое время снять с церквей колокола и переплавить их на пушки (кощунство для православного и христианина вообще), но Петр не отнимал у народа веру в Бога, не нарушал основ человеческой жизни. Его новшества не противопоставляли страну всему остальному миру. Он не стремился сломать то, что не ломается.
Любители действуют иначе. Самодержавие в России не только имело глубокие корни, но и привязывало ее к Европе. Царь - родственник немецкого кайзера. Наша страна была рынком сбыта немецких товаров и техники. До сих пор в отдаленных деревнях можно услышать стрекот швейной машинки «Зингер», способной сшить самую прочную кожу. Механизм швейной машинки работал от колебания ногой широкой металлической педали, вращавшей колесо с приводом. Чем чаще двигалась педаль, тем быстрее крутилось колесо.
Случались в истории взаимоотношений ожесточенные конфликты между нашими народами, но они не таили в себе истребительного характера. И вот все это было в одночасье нарушено любитиканами. Родственники императорских и королевских домов Европы расстреляны без суда, торгово-промышленные связи разрушены, долги и обязательства, сделанные при прежней администрации, отвергнуты. До чего смелые любитиканы! Среди них было немало евреев, и один из них даже пожелал переспать в царской постели, чтобы весь мир убедился: революция победила – на пуховиках Романова почивает Лев Давидович Троцкий. Дело не в том, переспал он в царской постели или нет. Всем действительно стало ясно, что в самой большой стране мира к власти пришли политики-любители.
Такое уже неоднократно случалось и в прошлом. Кромвель, Робеспьер… Всех их объединяет какая-то внутренняя слепота и жестокость. И еще: у них непременно появляются любитиканы-антогонисты. Кромвелю в христианской стране не дали посмертного покоя, его труп был вздернут на виселицу. Наши любитиканы извлекали выводы из истории: им казалось, что коллективная ответственность оградит их от неприятностей в будущем, партия сохранит в неприкосновенности знамя, обагренное в классовых боях. Одному они не могли помешать, а именно: появлению антогонистов там, где у них не было влияния. В Германии к власти пришел Адольф Гитлер, другой политик-любитель, провозгласивший своими главными врагами евреев и большевиков. Следовательно, только любитиканы двадцатого века виноваты перед всем миром в истребительных войнах, стремлении делать из мухи слона и навязывать людям свою оглупляющую идеологию, рыскающую и теперь по свету в надежде охмурить подрастающее поколение.
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

И КРАТКИЙ МИГ ГРЕХОПАДЕНЬЯ

Мать поэта Алексея Апухтина, урожденная Желябужская, похоронена в Болховском уезде на погосте села Александровского. Девятнадцатилетний Алексей тяжело переживал ее смерть как уход самого близкого и дорогого человека. Имущество было разделено братьями, и с тех пор Апухтина не тянуло в родное село.

Во время работы старшим чиновником особых поручений при губернаторе в Орле он привык проводить лето в имении своих приятелей Владимира и Александра Жедринских. Эта привычка сохранилась и после того, как Апухтин стал надворным советником, а затем - действительным членом английского клуба в Санкт-Петербурге, что означало упрочение не только общественного, но и материального положения. Поэт охотно ездил в гости к Жедринским, потому что его с возрастом стала одолевать полнота и он в тайне надеялся за время летнего путешествия сбросить лишние килограммы. Да и Рыбница, имение Жедринских, располагалось в столь живописном месте, что поэтическое вдохновение просыпалось здесь само собой, без всяких усилий.

Особенно доволен остался Апухтин 1883 годом. Рыбница много способствовала его крупному «улову»: здесь он в форме отрывков из дневника (что придало произведению исповедальный характер) написал поэму «Год в монастыре». Болезненная полнота все чаще заставляла поэта обращаться к образу Иисуса Христа и пройденному им тернистому жизненному пути. Его пример - единственное, что помогает лирическому герою, ставшему послушником старца Михаила, переносить непривычные трудности. Старец Михаил верит просто и без особенных раздумий. Его словно окружает нимб чистых помыслов. Он чистосердечно исполнил завет Евангелия: «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы».

Иное дело - лирический герой. От прошлой мирской жизни он унаследовал привычку верить разумно. Перспектива и у такой веры есть, однако сомнения лирического героя замечены в монастыре и восприняты как грех, достойный кары.

Апухтин читал поэму Жедринским вдохновенно, с искренней любовью читал. И постарался, как мог, выделить голосом строки:

Я заглушить в душе не мог

негодованья.

Ужели правосудный Бог

За краткий миг грехопаденья

Нас мукой вечною казнит?

Владимир и Александр, как самые близкие к поэту люди, хорошо поняли его. Их вера не была фанатичной, каждый в глубине души надеялся на милость Божью. Да и слова Евангелия, знакомые с детства, помнили прекрасно: «Если бы у кого было сто овец и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? И если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся». Братьям это место чрезвычайно нравилось. Но вот старец Михаил не разобрался в сомнениях лирического героя, обозвав его «смердящим псом и дьявольским сосудом». Непоколебимая вера возвышает старца. У него нет проблем с прошлым. Он - строгий духовник и по-своему справедливый. Завершение земного пути старца окрашено отнюдь не в мрачные тона:

Когда ж в последний раз

он стал

благословлять,

Какой-то радостью чудесной,

неземною

Светился взор его. Да, с верою

такою

Легко и жить, и умирать!

Теперь послушник предоставлен самому себе. И здесь в поэме появляются необычные, трепетные ноты. Уже не прошлое дает знать о себе, а приветливо кличут настоящие радости. Наступила весна, Пасха. Обновляется природа, да и душа человеческая не камень. Вот запись, которую Апухтин читал у Жедринских со слезами на глазах:

«Она была твоя!» - шептал мне

вечер мая,

Дразнила долго песня соловья,

Теперь он замолчал, и эта ночь

немая

Мне шепчет вновь: «Она была

твоя!».

Как листья тополей в сиянье

серебристом,

Мерцает прошлое, погибшее

давно;

О нем мне говорят и звезды

в небе чистом,

И запах резеды, ворвавшийся

в окно...

Пропуская мелодию этих строк через свое «я», поэт предчувствовал, как привлекут они композиторов. За годы дружбы с П.И.Чайковским Апухтин узнал, какие слова нужны для рождения прекрасного романса. В тот момент он чувствовал, что сделал даже больше, чем необходимо. Строки почти сразу же привлекли композиторов А.Т.Гречанинова, Г.А. Гольденберга, Ц.А.Кюи, А.С.Аренского, А.В.Анохина, М.И.Иванова, Г. Базилевского, С.Д.Волкова-Давыдова. Зазвучала чудесная музыка, дополняя гармонию строк, возрождая весеннее настроение. Между тем черное монашеское одеяние все более отдаляется в поэме от послушника. Он никак не может позабыть мирские страсти. И вот лирический герой поэмы наказан. Он лежит в белье, терзаемый болезнью, которую он воспринимает как наказанье свыше за «ропот греховный».

Но опять-таки Бог оказывается милостивее, чем предполагал старец Михаил. Перед лирическим героем появляется образ матери. Находясь так далеко от Александровского, Апухтин живо вспомнил Марию Андреевну, обретшую там вечный покой. Советы матери - они не только мудры, они от мира сего, а не от потусторонней силы:

И в этот час одна я видеть

смела,

Как сердце разрывается твое...

Но я сама любила и терпела,

Сама жила - терпи, дитя мое!

Лирический герой терпит, и вот игумен сказал об искуплении греха болезнью и открывающейся в связи с этим возможностью пострижения в монахи. Предстоит в Божьем храме произнести обет. Но накануне пострижения послушник получает от любимой письмо из пяти строк, зовущих его в мир. Герой поэмы спешит уйти из кельи:

Прощай же, тихая, смиренная

обитель!

По миру странствуя, тоскуя и

любя,

Преступный твой беглец, твой

мимолетный житель

Не раз благословит,

как родину, тебя!

Он понял здесь, что каждый человек, созданный по образу и подобию Божию, должен пройти свой, предназначенный ему путь. Есть за что благодарить бывшему послушнику монастырь! Он готов теперь по-настоящему дорожить любовью, готов к преодолению трудностей в житейском море. Лирический герой предпочел мирские соблазны, но обитель от этого только выиграла, потому что ей нужны смирение и вера, на которых она просуществовала уже многие столетия.

Показав все это со всей тщательностью и глубоким проникновением в суть дела, Апухтин ни в чем не задел основ православия. Его поэма - одно из немногих произведений такого рода, написанных в ХIХ веке. Да к тому же творение поэта вызвало к жизни симфоническую ораторию «Год в монастыре» и оперу «Призрак», созданные М.А. Данилевской и исполненные на сцене уже после смерти А.Н. Апухтина.
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ТОЛЕРАНТЫ

Толерантность - это не только уважение к человеку иной расы, иной веры, поскольку поверхностное восприятие этой нормы легко может превратиться в свою противоположность, а именно: мордобой. Упрекать потом средства массовой информации в подогревании розни - недальновидно и несправедливо. У нас ни с экрана телевизоров, ни в радиопередачах, ни со страниц журналов и газет не раздаются призывы к межнациональной вражде. Скорее наоборот - СМИ к месту и не к месту стараются пропагандировать эту самую толерантность. Почему навязчиво посеянная толерантность привела к конфликту в центре столицы? Посеявший ветер пожинает бурю. Толерантность в своей сущности содержит нечто гораздо более глубокое, чем принято думать. Уважение не столько к иноверцу, а к духу предков - почве его. Оно рождается из уважения к духу своих собственных предков. У нас порой не хватает и того, и другого, и это бедствие пришло издалека. Позади целая эпоха, когда своеобразным заклинанием повторялась фраза: захватническая политика самодержавия на Кавказе... Захватническая! Откуда могла появиться толерантность у сорокалетних мужчин, половину жизни слушавших подобные утверждения? Они относятся не только к царю, но и ко всем нашим предкам, которые жили в ту пору. Дела их невозможно правильно оценить, если вырвать их из исторического контекста, наполненного большими и малыми войнами. Политика самодержавия не была захватнической: шла обычная для эпохи жизнь - соревнование народов за место под солнцем. Лживые внушения о захватнической политике русского царя посеяли ветер, проросший сначала бурей, а потом - сепаратизмом. Между тем независимости в современном мире нет и не может быть: она неотвратимо приводит к повышению эксплуататорской сущности местных элит, к изоляционизму и отставанию от других народов. Кровь за мифические суверенитеты на территории бывшей Российской империи пролилась лишь потому, что в руки взяли оружие люди, не познавшие духа своих собственных предков, нравственно ослепшие. Разве они могли уважить дух предков чужих? Мордобой, тем более вооруженный конфликт, на национальной почве означает живучесть прежних заклинаний о плохом русском царе, будто бы принесшем несчастье малым народам, которых в ином случае могло бы и не быть уже на земле.

Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ОДНАЖДЫ В СТЕПАНОВКЕ...

Иррациональным ныне никого не удивишь. Но иррациональные события случались и в прошлом. Они дают благодатный материал для учителей литературы и истории.
Последние дни весны были в Степановке, недавно приобретенном орловском имении А.А.Фета, жаркими и в прямом, и в переносном смысле. Плотники переделали крышу барского дома, кровельщики покрыли ее железом. Крестьяне, ездившие в извоз до Москвы, привезли оттуда не только мебель, но и паркет, заблаговременно заказанный Фетом на три комнаты. Это представляло некоторую роскошь, но расчетливый хозяин не жалел затрат на пол, который, по его словам, "прислуга не в состоянии на другой же день испачкать до невозможности". На исходе мая заканчивались и заботы, связанные с ремонтом, который был осуществлен основательно. Теперь, глядя на барский дом со стороны, нельзя было поверить, что еще не так давно защищала его от дождя ветхая соломенная крыша.
Посмотреть на перемены в захолустном имении приехали ближайшие друзья - писатели Л.Н.Толстой и И.С.Тургенев. Они знали, что Степановка - это прежде всего безлесное поле, похожее на блин, посредине - дом хозяина. Ни живописных видов, ни парка. Зато здесь, кроме хорошей погоды, были тишина, гостеприимство хозяина и его жены Марии Петровны. Природа благоприятствовала отдыху, благодушному настроению. День 26 мая, когда гости появились в доме, прошел мирно. Встретившиеся литераторы отлично знали как характеры друг друга, так и особенности творчества. Им было о чем поговорить. Отдохнув с дороги, они, как писал позже Фет, "пустились в самую оживленную беседу, на какую способны бывают только люди, еще не утомленные жизнью".
Толстой и Тургенев недавно вернулись в Россию после второго заграничного путешествия. Лев Николаевич кропотливо работал над повестью "Казаки", у Ивана Сергеевича уже опубликован в журнале "Русский вестник" роман "Накануне". Во время разговора Толстой дал роману положительную оценку, уточнив при этом, что образ главной героини не получился жизненно достоверным. Через два часа Мария Петровна пригласила мужчин на обед. Ее стараниями были приготовлены блюда, очень понравившиеся гостям. Но беседа не окончена, и они, поблагодарив хозяйку, отправились в сопровождении Фета на прогулку. Ничто не предвещало бурю. Фет, как обычно, был любезен, Толстой и Тургенев подчеркнуто внимательны друг к другу. Они направились по открытому полю в рощицу. Дом еще ранее осмотрели со всех сторон. Теперь всем хотелось прохладной тени и лесной тишины. Благоухала трава с еле заметными в ней цветами. Изредка пролетали пичужки, привыкшие никого здесь не бояться. Писатели, разлегшись на лужайке, продолжали разговор. Среди любимой ими неброской природы беседа шла легко, искренне, порой с доброй шуткой и смехом.
Фет как хозяин радовался этой идиллии. Он хорошо знал о прежних стычках между его гостями. Они вспыхивали порой совершенно неожиданно. Когда-то, вернувшись из Севастополя с батареи, Толстой остановился у Тургенева, кутил, с цыганами якшался, в карты играл ночь напролет, а затем отсыпался до двух часов пополудни. Иван Сергеевич объяснял это недостаточностью общей культуры, пытался ограничить легкомыслие приятеля. Не тут-то было: нашла коса на камень. Порывистая душа Толстого оказалась поистине ненасыщаемой в погоне за новыми жизненными впечатлениями и их глубоким, всесторонним осмыслением. Для Тургенева наиболее характерно состояние непоколебимого спокойствия и добродушия. Во многом благодаря этому спокойствию ссоры случались и исчезали без следа, как закатный солнечный лучик. Фет был прекрасно осведомлен о желании Тургенева посеять в более молодом коллеге восхищение красотами Парижа, его культурными ценностями, а в итоге получился пшик, потому что Толстого потрясла там не Сорбонна, а гильотина. Повторное пребывание за границей вроде бы сблизило знаменитых литераторов. Так мирно, так весело беседовали они сейчас на опушке рощицы, что не вдруг заметили, как поубавилось света: солнце находилось уже за деревьями. Близился вечер. Фет был доволен своими гостями: рассказы их об иноземной жизни яркие, запоминающиеся. Где еще услышишь такое?
Между тем Мария Петровна подготовила постели для гостей: одного решила оставить на ночь в гостиной, а другого в библиотеке. Это лучшие комнаты в доме. Хозяйка старалась, чтобы писатели не испытали ни малейшего неудобства.
Следующее утро обещало прекрасную погоду. Роса быстро исчезла, на небе - ни облачка. К восьми часам столовая уже переполнена солнцем, словно снопами свежей соломы. Тихо, чисто везде. Благодать. Хозяйка сидела за самоваром, когда гости вошли в столовую. Иван Сергеевич сел справа от нее, а Лев Николаевич - слева. Фет вспоминал впоследствии: "Зная важность, которую в это время Тургенев придавал воспитанию своей дочери, жена моя спросила его, доволен ли он своей английской гувернанткой. Тургенев стал изливаться в похвалах гувернантке и, между прочим, рассказал, что гувернантка с английской пунктуальностью просила Тургенева определить сумму, которой его дочь может располагать для благотворительных целей. "Теперь, - сказал Тургенев, - англичанка требует, чтобы дочь моя забирала на руки худую одежду бедняков и, собственноручно вычинив оную, возвращала по принадлежности".
- А это вы считаете хорошим? - спросил Толстой.
- Конечно, это сближает благотворительницу с насущной нуждой.
- А я считаю, что разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену.
- Я вас прошу этого не говорить! - воскликнул Тургенев с раздвигающимися ноздрями.
- Отчего же мне не говорить того, в чем я убежден? - отвечал Толстой.
Не успел я воскликнуть Тургеневу "Перестаньте!", как бледный от злобы, он сказал: "Так я вас заставлю молчать оскорблением".
Оба гостя дошли, что называется, до точки кипения. Тихое, светлое утро разом исчезло, оставив в столовой туман почти дикой вражды. И двух растерянных свидетелей происшедшего: Фета и его жену. Вконец расстроенные, гости разъехались. Последовал вызов на дуэль и предложение стреляться на опушке леса с ружьями. Полный набор "вековых предрассудков" с добавлением ружей, заменивших дуэльные пистолеты. Русская литература могла бы лишиться одного из своих лучших представителей.
Фет пребывал в подавленном состоянии. Он дорожил отношениями с обоими писателями. Поместье Тургенева находилось недалеко - рукой подать, зато сам он проживал за границей. Толстой был большим домоседом, а это великое преимущество. Прекрасный ценитель поэзии под боком - лучшего не пожелать. Никакие хозяйственные заботы не могли заставить Фета забыть о том, что он - поэт. Оценкой Толстого Фет дорожил, полностью доверяя его эстетическому вкусу. По этой причине в воспоминаниях Фета заметен реверанс в сторону Льва Николаевича. На самом деле вина за испорченный отличный майский день на каждого участника ссоры ложится поровну. Дело в том, что Тургенев до самозабвения любил свою внебрачную дочь Полину, обучавшуюся во Франции с детьми Виардо. В России Полина не имела бы права на наследство, оставаясь на положении крепостной. Всей душой желал Иван Сергеевич, чтобы его дочь вышла в Париже замуж за порядочного человека. Его невыносимо обидели слова Толстого об игре на сцене. Это была совсем не игра. Жизнь заставляла писателя воспитывать Полину в соответствии с традициями, сложившимися в Западной Европе. Невосприимчивость Толстого к таким нюансам предопределила утрату Тургеневым контроля над собой, потерю самообладания. Лев Николаевич исподволь привык, что его приятель обычно покладист, сдержан, а тут вдруг предстал совершенно иным - готовым броситься с кулаками, словно с цепи сорвавшись. Если бы Толстой не похоронил за границей своего старшего и любимого брата Николая, его реакция могла бы быть иной. В сложившихся обстоятельствах ему не хватило прежде всего душевной чуткости в отношении к словам приятеля, житейского опыта. Лев Николаевич к тому времени еще не был женат, его суждения зачастую носили юношески-максималистский характер. Все эти частности обусловили ожесточенность конфликта, чего никогда не случалось прежде.
Теплой майской ночью долго не могли уснуть Фет и его супруга. Они постоянно возвращались в разговоре к ссоре двух писателей, невольно чувствовали себя виноватыми. Ведь столкновение произошло в их доме, на их глазах.
Мария Петровна рассказала о конфликте своему брату, критику В.П.Боткину. Он способствовал примирению литераторов в тот момент, когда Толстой стал видеть в оттяжке дуэли проявление Тургеневым трусости. Надо отдать должное и Фету, который не подбросил в костер вражды ни одной хворостинки, то есть вел себя в высшей степени достойно. Иван Сергеевич после ссоры писал ему о Толстом: "...Я (без всяких фраз и каламбуров) издали очень люблю его, уважаю - и с участием слежу за его судьбою, - но вблизи все принимает другой оборот. Что делать! Нам следует жить, как будто мы существуем на различных планетах или в различных столетиях".
Приятельские отношения двух писателей безвозвратно канули в прошлое. Никогда уже не удалось им беспристрастно посмотреть друг на друга. Неожиданная ссора в Степановке имела далеко идущие последствия. Даже благожелательно отзываясь о художественных произведениях друг друга, Толстой и Тургенев при всем желании не смогли забыть майский солнечный день - он стал поистине роковым для их дружбы.

Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

САМОДЕРЖАВНАЯ

Электричка переполнена. Кто спал, кто читал, а некоторые стояли в проходе. Дверь распахнулась - в вагон зашел человек с гитарой. Лицо у него обросло недельной седой щетиной. Он заиграл на струнах и запел под стук колес. Песня звучала негромко; тенор, казалось, только усилил дремоту. Гитарист не повысил голоса, не стремился перекрыть грохот поезда. Слова и аккорды, дополняя, поддерживая друг друга, сами преодолели металлический лязг. Это, верно, был мастер своего дела. Те, что спали сидя, - заворочались и проснулись.
Песня звучала грустно, но без надрыва: в ней таилась ядреная свежесть надежды на счастье. В вагон, где половина читавших смотрела вовсе не в книгу или газету на коленях, а на дисплеи ноутбуков и мобильников, песня прилетела воскресшей ласточкой из старины, которой управляла почти немецкая кровь Великия, Малыя и Белыя Руси. Самодержавная ширь старой мелодии оторвала пассажиров от ноутбуков, мобильников, книг и газет, прогнала сон, навеянный ритмом колес. Не зря говорят: какова песня - такова и эпоха!
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

СВЕЧА В ЗЕРКАЛАХ

Господь, видящий тайное... Закоулки закоулочков, где ни фонарей, ни фонариков - только луна и спрятавшееся за железными заборами жилье. Глубь глубины... Колодец колодцев... Вдохнула в себя луна легкие облачка. Посветлело вокруг. Справа - табличка с большими белыми буквами: улица Шоссейная. На заборе напротив - табличка с буквами помельче: улица Станционная. Выдохнула луна облачка: и один забор, и другой скрылись во мраке. Померещилась несуразица? Невозможно стоять на двух улицах сразу, невозможно ехать, идти, плестись, колдыбать. Не перекресток, не два несовпавших измерения. Если ты спешишь от шоссе по Шоссейной, то не можешь в то же мгновение торопиться по Станционной. Но неисповедимы пути... Непредсказуемы отражения... И ведет тебя вперед вопреки всему от шоссе Шоссейная улица, от станции - Станционная. Обе таблички пялятся друг на дружку в неустойчивом свете луны.

Свеча в зеркалах - много свеч, и у каждой колеблется пламя по-своему.

Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

ДЕРЕВЬЯ ЛЮБЯТ РОССИЮ

Бывает, нелегко приходится русским деревьям, не только дубам и березам, но и ольхе, к примеру. Летом в жару они боятся пожаров, хотя от ольхи всегда недалеко какая-нибудь речушка. Коротышка- ольха не теряет оптимизма, ее зеленые шишечки загорают на солнце и становятся темно-коричневыми. А заметили вы, что даже плакучие деревья не плачут, а лишь дрожат на ветру, заряжая при этом уставшего человека надеждой на лучшее?
Зимой в городе тротуары посыпают от наледи химией, которая ох как не нравится бульварным березам. А тут еще короеды и мучнистая роса, выбелившая летом листья богатырского дуба и оставшаяся на них зимой. Шатается, скрипит древесная плоть, но долготерпению ее нет предела. Человек плюнул бы на все, улетел в Лондон и давай звонить оттуда в колокол на всю Русь-матушку. Далеких звуков боялись бы... Православного звона разве боятся? Снял шапку прохожий и перекрестился под плакучей березкой. Дереву это привычно: его тоже в свирепом мире лишь Господь бережет.
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО

НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА

На Чистых прудах выхожу из подземки не в сторону памятника Грибоедову, а в противоположную. Стоит враскорячку каркас металлический. От ближайших фонарей блестят на нем места сварки. Сужающееся кверху сооружение выглядит внушительным, но нелепым на фоне праздничных окон Главпочтамта и Чистопрудного бульвара. Вот начали украшать это чудовище; оно обросло темно-зелеными лапами, опущенными вниз. Повесили гирлянды. Елка засветилась по-новому, улыбнулась и Главпочтамту, и Чистопрудному бульвару, и случайным прохожим. На носу - праздник, и уже блеснуло в нем нечто языческое, сродни Деду Морозу, Снегурочке, ряженым, которых невозможно узнать под ворохом пестрой одежды и слоем косметики. Здесь нельзя сказать "новогодняя ель", так как она в настоящий момент на какой-нибудь опушке замерзла слегка и машет колючими лапами, будто отмахивается от назойливого ветра. "Новогодняя елка" - подходит вполне: именно она, неуклюжая, негнущаяся, ухитряется одушевлять собой бойкий и быстрый праздник.
Дмитрий ГАВРИЛЕНКО